Оренбуржцы просили у властей разрешения есть человеческие трупы

Треш-реалити-статья опубликована на сайте Радио Свобода. Прочитайте и перестаньте ныть над своей несчастной жизнью. 

«Цифры не передают того ужаса, который охватил сотни тысяч людей в 1920 году в еще несколько лет назад богатом и сытом городе, его окрестностях, губернии и только что образованной Киргизской Автономной Социалистической Советской Республике, столицей которой тогда неожиданно стал Оренбург. 

Сохранились протоколы допросов жителей сел, которые массово сначала начали есть трупы односельчан, сваленные возле кладбищ, а затем дошли и до тех, кто был еще жив, но беззащитен. Вот отрывок из «Протокола дознания с. Александровки по делу разследования человечьяго мяса в вареном виде» (орфография документа сохранена) 27 февраля 1922 года:

«Несколько дней спустя к нам двое мальчиков странников... и просились обогреться, один ушел, а другого мы задержали и в эту ночь мы его зарезали и съели, резал его мой муж 23 февраля … (неразборчиво) который кричал и очень долго бился и до этого мы зарезали еще Веру Шибилину девочку к нам которая пришла ночевать, а валенки мы с нее сняли и отнесли ее тетке Татьяне Акишкиной и ей сказали что у нас заболела и померла и мы ее схоронили».

Татьяна Семенова, кандидат исторических наук, и.о.директора «Центра документации новейшей истории Оренбургской области», автор диссертации о голоде 20-х годов, считает, что этот случай не уникален: «Статистику по людоедству никто не вел, но по документам около 100 очагов людоедства точно есть по губернии. Либо это не выявили, либо выявили поздно. Все это было на уровне случайности: когда где-то увидели или поймали… были памятки о привлечении их к суду. Причем в памятках даже писали, что не надо их сразу арестовывать, а надо провести психологическую экспертизу. В одном из районов был случай, когда отец накормил своего ребенка мясом второго, умершего, ребенка. Хотели привлечь его за то, что он убил, но судебно-медицинская экспертиза показала, что тот ребенок умер от голода, поэтому привлекать его к суду не стали».

«Сохранились очень страшные фотографии, для работы с которыми нужно обладать определенно психологической устойчивостью. – говорит Юлия Хмелевская, кандидат исторических наук, научный сотрудник Центра культурно-исторических исследований Южно-Уральского государственного университета. – Есть много милицейских протоколов, связанных с тем, что люди обращались к местным властям за официальным разрешением, чтобы им разрешили есть трупы. Это не психоз, а просчитанная стратегия выжить любой ценой. Но есть очень важная деталь. В те годы Советская власть передавала эти сведения на Запад, рассчитывая, видимо, что тем самым мотивирует Запад на большую помощь. Это отличалось от ситуации 30-х годов, когда людоедство было, но не признавалось никаким образом. Все визуальные свидетельства, которые гуляют в интернете по теме украинского геноцида и голодомора, относятся не к 30-м, а к 20-м годам. Тогда это снималось и советскими, и зарубежными фотографами. В 30-е просто не давали снимать».

Ситуация усугублялась тем, что власти не только не проводили эвакуацию, но и противодействовали переезду людей из охваченных голодом мест. «Была некая договоренность, что можно увезти детей в ту же Среднюю Азию. Но количество детей – не более 30 тысяч. А на местах очень часто было такое, что родители приходили в Оренбург со своими детьми, бросали их на улице и уходили дальше в поисках еды. Был большой наплыв из Казахстана. Тем, кто не мог выбраться в город, помощь почти не поступала. Отчеты за ноябрь 21-го фиксируют: «Люди ходят голодные, исчезли все кошки, собаки, люди едят свои пальцы».

«Ныне я день потерял незаметно

Не исполняя служебного дела,

Ел да посвистывал, как соловей.

Утром, как встал, съел фунт белого хлеба,

Выпил за чаем бутыль молока.

В полдень съел фунт колбаски циковой

С фунтиком рисового пирога.

К вечеру в кухне обед приготовил

В универсальном своем котелке.

Я положил в него фунтик сосисок

И фунт капусты, печеной в муке.

Вечером, как засветилась лампада,

Выпил стакана четыре чайку,

Съел кусок хлеба со сливочным маслом,

Съел леденец и кусок сахарку.

А перед тем, как на сон отправляться,

Снова развыпил бутыль молока,

Съел кусок хлеба с копченой колбаской

И затянулся куреньем слегка».

Далее Сударев описывает, как пригласил женщину на ночь и за услуги отдал ей миллион рублей. Все это происходило в то же самое время, когда были составлены протоколы допросов «о разследовании человечьяго мяса». Благодаря дневнику Сударева мы узнаем также, что в умирающем от голода городе работают рестораны, кофейни, харчевни, и столовая ЦИКа:

«То зайдешь к купцу в кофейню,

То в богатый ресторан,

Иль в какой-нибудь харчевне

Выпьешь спиртику стакан».

Но воспоминания о голодающей деревне тоже отразились в этом дневнике:

Свирепствовала всюду голодуха.

Стонали люди в тягостном кошмаре

И умирали с голоду, как мухи.

По всем дорогам можно было видеть

Убийственные страшные картины:

Валялись трупы мерзлых проходимцев,

Как дровяные пни иль комки глины.

В глухих деревнях многие семейства

За раз все вместе или в одиночку

Беспомощно и тихо умирали,

Поставив над собой крест и точку.

А утром председатель исполкома

С толпой крестьян, закутанных в тулупы,

Сбирал подводой из домов несчастных

Окоченелые худые трупы.

И в городах на кладбищах печальных,

Не успевая вырывать могилы,

Копали ямы большего размера

И мертвецов в них, как навоз, валили.

Обычным делом было очень многих

Грабеж, убийство, воровство, мошенство

А некоторые, безумцы явно,

Сознательно дошли до людоедства.

А сколько мук голодного томленья

Пришлось мне испытать за зиму эту.

Я чуть не умер в холоде голодном,

Но, знать, не суждена мне смерть – поэту.

Два месяца зимы холодной

Провел в дороге на подводах,

В разъездах в Оренбургском крае,

В нужде, печали и страданьях.

Потом, когда я возвратился из Орска в Оренбург

Мне стало, не то что легче, но прекрасно.

Судьба ко мне благоволила.

Купил себе штаны, рубаху,

Ботинки, брюки с гимнастеркой,

Приличный френчик, одеяло

И много мелочей различных».

В какой-то момент Сударев начал ежедневно ходить на почту и отправлять деньги в родное село – по миллиону в день. На десятом миллионе сотрудник почты сообщил «куда следует». Учитывая «правильное» крестьянское происхождение, суд «дал» Судареву всего 4 года.

Хлеб, качество которого проверял Александр Сударев, мог приходить в город в основном по железной дороге: из других, не охваченных голодом регионов, из экспедиций в Туркестан и от международных организаций помощи. В Оренбурге это были еврейская организация «Джойнт» (American Jewish Joint Distribution Committee), организация Международной рабочей помощи (Internationale Arbeiter-Hilfe), а также религиозные организации. Все они пытались снабжать продуктами голодающие регионы. Самой организованной и многочисленной была неправительственная «Американская организация помощи» (American Relief Administration) – АRА.

Прибыв в Оренбург, представители АRА поняли, что недооценили масштаб трагедии, считает Татьяна Семенова: «Они изначально рассматривали свою помощь просто как дополнительное питание для детей. Но в нашей губернии это питание стало основным для всего населения».

Практически во всех регионах организация сама распределяла питание, но в Оренбурге столкнулась с противодействием властей. Местному руководству не нравилось, что АRА помогает всем, кто нуждается, а не «классово близким». Периодически местные власти, по сути, используя голодающих в качестве заложников, угрожали, что запретят работу организации в регионе, если та не отдаст контроль за распределением продуктов советской организации «Губпомгол» (Губернская комиссия помощи голодающим). Руководство АRА согласилось.

«Есть сведения, что, получив контроль за распределением, ответственные за это сотрудники записывали мертвых душ, весь паек забирали себе и тайком хранили на складах. Потом или продавали, или использовали», – добавляет Татьяна Семенова.

О проблемах во взаимоотношениях с американской организацией в Оренбурге говорит и Юлия Хмелевская: «Оренбург был проблемным регионом. Он был известен тем, что отношения местных властей с американцами изначально складывались плохо. Возможно, так было потому, что люди, работавшие в АRА, были, как правило, очень молоды. К тому же большая часть из них были военными, служили в Американской армии во время Первой мировой войны или в Европе в послевоенное время в разных частях. Некоторые из них работали в АRА в Европе. Средний возраст сотрудников этой организации в России был 30 лет. В российской провинции с ними имели дело участники Гражданской войны, бывшие политзаключенные, большевики, вышедшие из тюрем, вернувшиеся с каторги, иногда местные разночинцы. Советские власти не могли даже предоставить американцам информацию. Когда приходили из Горздрава, например, даже не могли сказать, сколько порций им надо. Американцы были вынуждены отказаться от расчета на гражданскую сознательность, хотя сначала они считали, что советские люди, которых они возьмут на работу, не будут воровать. Но что из себя представляло советское общество в то время? Это было общество не гражданское, никакой правовой сознательности у него не было. Каждый сам за себя. В Европе американцы делали так: приходили в маленький городок или деревню, создавали комитет из местных жителей и позволяли комитету самому решать, кому и чем помогать. Это называлось "комитет содействия". В Советской России тоже была инициатива создать российско-американские комитеты помощи голодающим из местного населения. Но американцы быстро поняли, что эти люди распределят продукты только себе. Тогда они стали распределять напрямую через американцев, а не через местных работников».