Настоящий ретро-детектив: загадочное убийство, произошедшее в Оренбурге 140 лет назад

^{Оренбург, набережная Урала, 1870-1890 годы. Источник: Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей}

10 ноября 1886 года в доме оренбургского чиновника Михаила Леопольдовича Брилманта был обнаружен труп его кухарки, 46-летней вдовы крестьянского происхождения, Евлампии Гнусиной. На место преступления выехал судебный следователь Егор Селиверстов. У дома его уже дожидался помощник полицейского пристава Николай Соловьев. Они-то и стали разбираться в этом деле... Как производилось следствие 140 лет назад, мы можем узнать с пожелтевших страниц уголовного дела из хранилищ ГБУ «Объединенный государственный архив Оренбургской области».

_{Титульный лист уголовного дела 140-летней давности. Фото 1743.ru}

 Убийца пытался скрыть улики 

Тело кухарки было обнаружено в кухне, находившейся во дворе дома, в отдельном флигельке. Труп лежал на полу, «прикрытый пальто, совершенно раздетый, кроме ног, обутых в ботинки».   Тело женщины было все в синяках, ребра очевидно переломаны, на голове — страшная рана. Крови, однако, на полу не было; однако опытный глаз следователя сразу заметил, что от тела к центру кухни виднеется «более белая, чем остальной пол, полоса», а неподалеку под лавкой валяется мочалка, а на лавке — «кусок мыла с влажной внизу поверхностью». В общем, кто-то пытался неумело уничтожить улики. Проведя тщательный обыск, полицейский обнаружил за печкой и одежду женщины, еще влажную, «со следами замытыя крови». Среди прочего, обнаружились «ситцевая женская юпка с красненькими и синими цветочками, тоже совершенно мокрая, порванная сверху донизу и с вывороченным карманом, и той же материи кофта, весь рукав замазан в крови».

Осмотрев двор, сыщики обнаружили залитое кровью полено — вероятно, орудие убийства, которое зашвырнул в заросли сорняков преступник. Обратив внимание на клочок свежевскопанной земли у бочки с дождевой водой, они нашли зарытый там узелок: «5 рублей бумажкой и 10 копеек денег и на шнурке крестик с ладонкой». Крестик и ладанка принадлежали, как быстро выяснилось, убитой; деньги, вероятно, тоже.

Следователь начал опрос свидетелей — других слуг господина Брилманта — и быстро очертил круг подозреваемых. Выяснилось, что накануне вместе с Гнусиной на кухоньке пировали трое мужчин, все принадлежащие к воинскому сословию.

_{Военный парад на Форштадте, 1891. Источник: Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей}

Первый — ее «официальный» любовник, который бывал здесь ежедневно и считался в доме Брилманта за своего: 60-летний Иван Спицын, бывший солдат, отставной рядовой, служащий конюхом в Оренбургском юнкерском училище.

Второй — 24-летний Николай Хохлов, рядовой Оренбургского линейного батальона, который тоже частенько посещал Гнусину; официально считалось, что она стирает за деньги его вещи, но прислуга прекрасно знала, что веселая вдова, не смотря на разницу в возрасте, крутит роман и с этим молодым солдатиком.

Третий гость — 23-летний Алексей Попов, тоже рядовой, но с уважаемой специальностью, представитель своего рода «солдатской интеллигенции»: оружейный подмастерье юнкерского училища. Этого слуги видели впервые.

Двое подозреваемых хотели оговорить друг друга 

Хохлов был на месте — собственно, это он обнаружил тело и вызвал полицию. Остальных двоих городовые быстро отыскали — они, собственно, и не прятались — и доставили в часть. Там священник привел подозреваемых к присяге (письменно: «Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом… В удостоверение целую крест Спасителя моего…»), и начался допрос.

_{Такой документ подписывали все подозреваемые и свидетели. Фото 1743.ru}

Попов подтвердил, что, действительно, они все трое были накануне у Гнусиной, пили чай с пирогами. Он там оказался так: проходя по улице, услышал знакомый звук гармони. Знакомый – потому что гармонь была его, одолженная приятелю, солдату по фамилии Хохлов. Тот взял поиграть – да все не отдавал. Заглянув во двор, Попов убедился: и правда, сидит на бревне пьяный Хохлов, мучит его гармошку. Попов гармонь забрал, но приятель уговорил его задержаться: мол, сейчас придет «Ивановна» (так жизнерадостную вдовицу называли многие солдаты оренбургского гарнизона), напоит чаем.

Вскоре, действительно, пришла Гнусина, но не одна, а под руку с хмурым Спицыным, старым солдатом. Оба были сильно под хмельком. Все сели пить чай с пирогами с мясом; Попова, искусного гармониста, уговорили сыграть. Он, «пропевши куплет и поигравши на гармони, ушел» — с пьяными было скучно.

А утром произошло странное: в комнату при мастерской, где он жил, примчался всклокоченный Хохлов, почему-то в шинели на голое тело, без рубахи. На удивленный вопрос Попова, что стряслось (военный объект все-таки, вдруг офицер увидит, как он к форме относится) Хохлов ответил, цитата по материалам уголовного дела: «Чорт его знает, Алеша, видать, вчера здорово прирезал» («что обозначало, что он много выпил водки» — пояснил следователю Попов). Хохлов попросил Попова одолжить ему любую рубашку и что-то незаметно бросил под койку. После его ухода Попов проверил — это была рубаха самого Хохлова, вся в бурых пятнах.

Поднятый с кровати похмельный Спицын долго ничего не понимал; когда у него из кармана вытащили заскорузлый от крови носовой платок, он «вспомнил»: мол, накануне вечером Хохлов ударил Гнусину по лицу, разбил нос, и он предложил платок даме. Что ж, галантно. Но обыск, проведенный у него дома, выявил: брюки, валяющиеся в углу, залиты кровью, домотканный сюртук — тоже. Спицын и тут нашел объяснение: Гнусина от удара Хохлова упала на пол, пришлось поднимать ее, тащить до лавки — видимо, она прижалась лицом, испачкала. А потом он, Спицын, вообще ушел домой, и что там происходило, понятия не имеет!

Хохлов дал примерно те же показания, что и Спицын, но с точностью до наоборот. Это, мол, Спицын ударил любовницу, а Хохлов ее пожалел. И вообще, он, Хохлов, ушел к себе в казарму почти сразу после Попова. Да и как, в конце концов, можно его подозревать, если это он вызвал полицию?! Пришел утром забрать стираное белье — а там труп…

И это могло бы быть похоже на правду, если бы не одна находка. В той самой рубахе, что он бросил под кровать Попову, обнаружился ключ от сундука убитой, стоявшего на той же кухне. А в сундуке, когда его открыли сыщики, все было перевернуто: кто-то спешно рылся, искал там ценности, а потом опять закрыл замок.

Дело раскрыто благодаря любопытству свидетельницы 

Тем временем полицейский врач обследовал тело погибшей и дал свое заключение:

— Смерть Гнусиной последовала от нанесения ей многочисленных ударов по голове тяжелым тупым орудием и переполения кровью легких вследствие сдавления груди; одновременно шея была сдавлена, вероятно, рукою. До наступления смерти Гнусина подверглась зверскому истязанию, о котором свидетельствуют многочисленныя подтеки на всем теле найденныя; истязания продолжались и после смерти, что подтверждается разрывами печени, не давшими кровоизлияния в полость.

_{Печать судмедэксперта 19 века. Фото 1743.ru}

После этого следователь Селиверстов принялся опрашивать свидетелей. Пообщался и с дневальным, который под присягой заявил: врет Хохлов, в казарме он не ночевал. И с племянницей убитой, которая рассказала, что пришла утром к тетке, а по кухне метался полуголый Хохлов. Но самые ценные показания дала горничная господина Брилманта, Надежда Лукина. Дело в том, что всю ночь она провела у коридорного окна, в которое хорошо было видно окна флигеля-кухни, и особенно ей запомнились (опять цитата из уголовного дела), что «глаза у Хохлова были, как у сумасшедшего».

Тут уж Спицын и Хохлов, припертые к стенке, рассказали все, как было.

Отставной рядовой Спицын был знаком с Гнусиной давно, «любовное знакомство между ними началось еще при жизни его законныя жены», а овдовев, он стал считать ее, тоже вдову, своей фактической женой — или, проще говоря, сожительницей. При этом отчаянно ревновал ее к молодым поклонникам, которых, он знал, у кухарки было немало.

Вечером в воскресенье, 9 ноября, Спицын с Гнусиной пошел в гости к ее замужней дочери Ирине в Форштадт, где все пили водку, а затем вернулись в дом, где Гнусина служила кухаркой, но по дороге «разсорились» из-за денег, что, впрочем, случалось у них регулярно. На кухне обиженные друг на друга сожители обнаружили Хохлова и его товарища Попова.

— Евлампия очень любезно встретила Хохлова, бросилась к нему, а он к ней — такое приветливое обращение сильно раздосадовало Спицына, — сообщается в материалах дела. — Досада взяла Спицына еще и от того, что он в тот вечер в Форштадте дал ей пять рублей.

В этой напряженной обстановке хозяйка и трое гостей «стали чаевничать пирогами с мясом». Когда Попов ушел, сбегали еще за водкой, потом еще. А потом к Спицыну подошел захмелевший Хохлов и сообщил, что Гнусина подговаривает его, чтобы он, молодой и сильный, «проучил» ее пожилого и скупого сожителя. Но он «лучше б***ь [так в приговоре написано, только без звездочек] проучит, чем своего брата солдата». Это Спицына проняло.

Подойдя к женщине, он сказал: «Лупить ее надо», и дважды ударил сожительницу по лицу. После этого ее, уже упавшую, начал бить уже Хохлов, а Спицын, сев за стол, подзуживал его: «Прибавь еще». После этого они выпили еще «по чашке водки» (в деле не раз упоминается: пили они почему-то из чайных чашек), и стали бить ее, лежащую на полу, вдвоем. Но Спицын быстро устал, заснул, а Хохлов взял в руки полено.

В какой-то момент Спицын встрепенулся, решил снова сбегать за водкой, но, оказавшись на улице и будучи уже бесчувственно пьяным, сменил курс и побрел домой... А Хохлов неистовствовал в кухне до утра.

Очнувшись рядом с уже остывшим трупом, он попытался уничтожить следы преступления, а потом, когда его там застала племянница убитой, понял, что объясняться с полицией все равно придется. Хохлов побежал в часть, но по пути догадался заскочить к другу Попову, чтобы сменить кровавую рубаху — его это, впрочем, не спасло.

Каторга и вечная ссылка в Сибирь: наказание за преступление 

Расследование дела было по нынешним временам недолгим — оно заняло чуть больше двух недель. Приговора Спицын, как уже гражданский человек, дожидался в Оренбургском тюремном замке, а рядовой Хохлов — «под караулом военнаго начальства», возможно, в той самой гауптвахте, где теперь располагается музей истории города Оренбурга.

Суд приговорил их обоих к лишению всех прав состояния (с этого момента они были уже не крестьянами, какими родились, и не солдатами, которыми стали: они не принадлежали ни к какому сословию Российской Империи) и «ссылке в каторжные работы»: Спицына – на 4 года, а Хохлова – на 5 лет.

_{Фрагмент приговора 140-летней давности. Фjто 1743.ru}

Но собственно каторгой наказание не ограничивалось: по освобождении из каторжного острога они должны были на всю жизнь остаться в Сибири, возвращение в родные края им было запрещено.