Оренбургский ретро-детектив: бомба для купца-богатея от боевиков революции

_{Так до революции выглядел вход в парк «Тополя». Покой граждан охраняют бравые городовые в летней форме}

7 декабря 1908 года оренбургский купец Илья Петрович Ефимов получил по почте письмо. Вскрыв конверт, ахнул: вместо подписи под ним красовалась печать: «Оренбургская группа террористов». Вот эта:

_{Обратите внимание: «террористов» положено было писать с ером («Ъ») на конце, но на печати его нет. Видимо, революционеры были передовыми и в вопросах орфографии}

В самом же письме содержалось требование. Дескать, поскольку купец пьет кровь трудящихся, жиреет за счет народа, ему необходимо поделиться награбленным и передать на нужды революции 500 рублей. В противном случае, предупреждали господа террористы, в окно его дома влетит бомба.

Все это — не выдумки, не фантазия: все факты взяты из архивного уголовного дела, хранящегося в Объединенном государственном архиве Оренбургской области.

Купец Ефимов: бизнесмен и политик царской России 

500 рублей — средства по тем временам огромные. Просто для понимания: пуд (16 килограммов!) мяса стоил 14 рублей 18 копеек; сотня яиц — 2 рубля 62 копейки; ведро водки (правда, тогда это название еще было не в ходу, и 40-градусный алкоголь, полученный из ржи, называли «хлебным вином») — 8 рублей 40 копеек за 12-литровое ведро. Фабричный рабочий получал в среднем 30 рублей в месяц, полицейский чиновник — 40. В общем, аппетит у террористов был отменный.

Впрочем, деньги у купцов Ефимовых водились, это все в Оренбурге знали. Одному из братьев, Александру Петровичу, принадлежала гостиница «Москва» на улице Орской (теперь это Пушкинская) — не самый шикарный из городских отелей, но, однако, и не ночлежка: с тенистым садом, скульптурами, фонтанами, электрическим освещением. Афанасий Петрович занимался разнообразной торговлей на Толкучем рынке и владел небольшим, но красивым особнячком на улице Введенской (теперь это улица 9 января, дом 54 — он и сейчас стоит, можете сходить, посмотреть — объект культурного наследия, между прочим).  

_{Дом Афанасия Ефимова — небольшой, не особенно богатый (строили в Оренбурге дворцы и покруче), но очень симпатичный. Фото 1743.ru}

Но самым выдающимся из братьев был именно Илья Петрович. Он не только успешно вел бизнес (тогда это, разумеется, так не называли), но и занимался общественной деятельностью: был гласным городской Думы (по-нынешнему — депутатом горсовета), состоял в комиссии по разработке системы канализации в Оренбурге. Ему принадлежал дом на той же улице Введенской. В «Указателе улиц и домов Оренбурга» от 1896 года его дом числится за номером 60 — судя по всему, он находился по соседству с домом брата Афанасия, но до наших дней не сохранился, сейчас там глухой забор и пустырь за ним.

_{Список домовладельцев Введенской (теперь — 9 января) улицы. Фрагмент адресной книги 1896 года}

Вот в этот-то дом и должна была влететь бомба террористов.

Нужно сказать, что все основания воспринимать эту угрозу всерьез были: в 1908 году, между революциями 1905 и 1917 годов, бомбы рвали видных политических деятелей то и дело. В 1906 году, например, погиб от взрыва начальник штаба Кавказского военного округа генерал Грязнов; в том же году террористы взорвали тверского губернатора Слепцова и самарского губернатора Блока; в 1907 году — тифлисского губернатора Алиханова-Аварского…

Гласный городской Думы — не губернатор, конечно, но человек состоятельный, а «эксы» — акты экспроприации, а по факту, грабежи ради финансирования политической борьбы — были вещью вполне обыденной. Будущий правитель Советского Союза Иосиф Сталин, например, реализовал множество «эксов»: в 1907 году молодой и бесстрашный революционер по кличке Коба участвовал в знаменитой «Тифлисской экспроприации», когда группа боевиков, вооруженных бомбами и револьверами, захватили два мешка денег (там было около 250 тысяч рублей, это примерно 5 миллионов долларов по нынешнему курсу), которые потратили на дальнейшую политическую борьбу.

Полицейская засада на площади Ленина, которая так еще не называлась 

Но вернемся к уголовному делу. Итак, Илья Петрович получил жуткое письмо, но не стал торопиться с откупом от вымогателей. Он вызвал сына Владимира, которому велел отнести конверт в полицию.

Полицейские изучили текст письма, печать, а особое внимание уделили нарисованной карандашом схемке. В ней террористы показывали, куда нужно положить те самые 500 рублей. План их был такой: человек от Ефимова должен был прийти в садик, расположенный между кафедральным собором и почтово-телеграфной конторой, подойти к квасной будке и незаметно положить конверт с деньгами на козырек ее окошка. И место, где должна была состояться передача денег, хорошо всем вам знакомо.

_{Схема из письма, полученного купцом Ефимовым}

Казанский кафедральный собор располагался на месте нынешнего скверика перед Домом Советов (в память о нем там сегодня установлен поклонный крест). Почтово-телеграфная контора занимала здание на Цвиллинга, 1 — сейчас там расположилось оренбургское отделение «Единой России». А между ними, на нынешней площади Ленина, где проходят главные городские мероприятия, были разбиты скверы с прогулочными дорожками, там же стояли киоски с прохладительными напитками. Если наложить схему, набросанную террористами в письме, на современную карту Оренбурга, получится следующее:

_{Современная Яндекс-карта}

То есть деньги следовало оставить примерно в том месте, где сейчас располагается братская могила и памятник красногвардейцам, порубленным белыми казаками во время рейда на город в апреле 1918 года. Собственно, поэтому очертания скверика и сохранились на городской карте до сих пор: героев революции захоронили в саду, в людном месте (это была нормальная практика того времени: в Орске братская могила красногвардейцев, погибших в бою на Кумакских высотах, тоже находится в городском саду — парке имени Малишевского), советские архитекторы, сильно изменившие планировку городского центра, конечно, не могли проложить дорогу или построить здание на братской могиле. Так треугольник, обозначенный на схеме, и перенесся на современную карту.

_{Улица Николаевская (теперь — Советская). Еще одна старая открытка}

Итак, сын купца Ефимова сложил в концерт несколько листов обычной писчей бумаги и отправился к скверу у почты. Там он подошел к будке (напомним, это декабрь, стояли морозы, и народу в саду не было — тем лучше, меньше вероятности, что деньги перехватит случайный прохожий) и незаметно положил конверт на окошко. После этого он ушел из сада, но в самом саду и вокруг него остались зоркие полицейские филеры, переодетые под извозчиков, торговцев всякой мелочевкой и просто шагающих по своим делам обывателей. Вскоре они заметили молодого человека, который вышел из здания почты.

— Осматриваясь по сторонам, он зашел в тот же садик, и затем быстро вышел оттуда, застегивая пуговицы своей одежды. После этого он был полицией задержан. При обыске у него были найдены только что положенный Ефимовым в саду над окном квасной будки конверт с листками чистой бумаги, и, кроме того, листок, на котором был начерчен план местности близ кафедрального Собора с обозначением здания почтово-телеграфной конторы и расположеннаго напротив сада.

Безработный учитель стал «террористом» 

Задержанным оказался 22-летний мещанин Николай Матвеев (то есть Матвеевич) Заверткин. Его допрос вел не простой полицейский чиновник, а сам полковник Бабич — глава оренбургских жандармов. Это, на самом деле, важный момент: в царской России полицейские считались обычными государственными чиновниками, погон они не носили и полномочия имели не самые обширные. Жандармы же (от французского «homme d'armes», то есть «человек с оружием») подчинение имели двойное — и министерству внутренних дел, и Военному министерству. Они среди прочего занимались вопросами политической безопасности, и шутки с ними были плохи.

_{Главный жандарм Оренбургской губернии. Ну, здесь он еще в казачьей форме, молодой}

Почему делом занялся лично Георгий Бабич (на минутку, сын атамана Кубанского казачьего войска и сам без пяти минут генерал — вскоре он, и правда, получит генеральские эполеты, будет сражаться в Белой армии в Гражданскую, а в 1943 году умрет в эмиграции в Ницце), понять можно: и Ефимов — не последний человек в городе, и, главное, что за «Оренбургская группа террористов»?! Они, значит, сколотили преступное сообщество, бомбы в купцов швырять собираются, а начальник жандармов ни сном, ни духом? Пахнет скандалом!

Вот что арестованный и помещенный в тюремный замок Заверткин рассказал полковнику.

— Имя, возраст, вероисповедание, народность?

— Николай Заверткин, от роду имею 22 года, православный, русский. Мещанин города Оренбурга.

— Воспитание в учебных заведениях?

— Кончил курс городского училища в 1903 и педагогическия курсы в 1904.

— Занятие?

— Был учителем. В настоящее время определенных занятий нет, даю уроки. Живу отчасти на свои средства, отчасти на средства родителей.

— Семейное положение?

— Холост. Отец — Матвей Ильин, мать — Гликерия Матвеева, брат Александр, сестры Екатерина и Анна.

На вопросы жандарма касательно угроз купцу Заветкин ответил, что знать ничего не знает, и ведать не ведает, в пустынный зимний садик заскочил «по надобности»:

— Письма Ефимову я не писал. 8 декабря был на почте, после чего несколько времени был на улице по делам. Потом я подошел по своей надобности к будке в садике, и увидал там совершенно случайно пакет, из любопытства его поднял и вышел из садика. По дороге я его вскрыл и нашел несколько листков неписанной бумаги. Затем меня задержали. Предъявленный мне план, написанный карандашом на листке бумаги, написан не мною, и каким образом он очутился у меня в кармане, не знаю. К Оренбургской группе террористов не принадлежу и о ее существовании совершенно не знаю.

При этом эксперт, которого привлекли к делу жандармы, уверенно показал: почерк, которым были написаны угрозы купцу, принадлежит Заверткину… В общем, история вроде бы понятная: молодой человек потерял работу, перебивается (как Раскольников в «Преступлении и наказании») случайными заработками, занимаясь репетиторством в семьях обеспеченных горожан; денег нет, сидит на шее у родителей, которым, вообще-то, и других детей кормить надо. Ну, и решил взять на испуг местного богатея: времена и правда неспокойные, авось поверит и расстанется с деньгами, чай, не последние. В общем, мелкий жулик, мошенник, какой из него террорист?

Но был один факт, смущавший полковника Бабича.

Настоящие эсеры Оренбурга: почетный гражданин, выбравший революцию 

Дело в том, что филеры утверждали: на выходе из почтовой конторы Заверткин перескался с Владимиром Беляевым, который находился под надзором как подозреваемый к причастности к партии социалистов-революционеров. А тогда, в 1908 году, главной головной болью жандармов были не слабые еще большевики, а именно эсеры, которые пользовались большой популярностью в народе и практиковали террор как самый эффективный метод политической борьбы.

_{Елизаветинские ворота: исторический спуск к Уралу}

25-летний Владимир Беляев был птицей совсем другого полета: не мещанин, как Заверткин, а потомственный почетный гражданин! Работал он бухгалтером — специальность уважаемая и денежная; но замечен был в подозрительных знакомствах. И за год до этих событий заинтересовал жандармов по-настоящему. Он, представившись скупщиком шерсти (хотя сроду к ней отношения не имел), явился к оренбургской вдове Ульяне Соловьевой, сдававшей в своем доме комнаты внаем, и арендовал трехкомнатную квартиру. Заплатил, не торгуясь, за месяц вперед, и исчез. Больше он в доме вдовы не появлялся, и квартира вроде бы пустовала, но бдительные соседи сообщили: порой по ночам туда кто-то приходит и тихо, не зажигая света, разговаривает. Нагрянувшие туда жандармы арестовали четырех человек, которые назвались чужими именами. Их личности были быстро установлены: два оренбургских мещанина, один пензенский, и крестьянин Пермской губернии. Трое из четверых — члены партии социалистов-революционеров, четвертый, видимо, новичок-сочувствующий.

— Снятая Беляевым у Соловьевой квартира была конспиративной и предназначена надобностей преступнаго социал-революционнаго сообщества, — писал все тот же Бабич, давая подчиненным распоряжение установить надзор за Беляевым.  

И вдруг Заверткин встречается с Беляевым строго перед тем, как пойти за деньгами! Неужто «Оренбургская группа террористов» и правда существовала под самым носом жандармерии, и «лопуха» Заверткина втянули в это дело настоящие боевики? На улицу Водную (сейчас — Максима Горького) отправился отряд жандармов. Они арестовали Беляева и доставили в тюрьму. Там с ним побеседовал полковник. Но Беляев сам факт знакомства с Заверткиным категорически отрицал:

— 1908 года 8 декабря в 11 часов я пошел на почту с Рудольфом Ивановичем [фамилия неразборчиво], тот переводил 1 руб. за подписку на журнал «Сборник тарифа». А я купил конверт, при чем имел разговор с женщиной, которую совершенно не знаю, и которая спросила, где сдаются переводы. Я показал ей место и вышел, больше ни с кем не говорил, и у почты не говорил. Что же касается Заверткина, то я его не знаю совершенно, хотя припоминаю, что видел его стоящим у ворот, но ничто ему не говорил. Об Оренбургской группе террористов я ничего не знаю, и отношения к написанию письма не имел.

Опросив еще ряд свидетелей и подняв агентурные данные, полковник убедился: террористическая организация — выдумка Заверткина, дело не политическое, а уголовное.

_{Молодой педагог оказался не террористом, а простым мошенником}

Приговор: каторга и Сибирь навсегда 

Следствие велось целый год. 19 декабря 1909-го Заверткина доставили в суд, где он предстал перед 12 присяжными.

_{Список присяжных. Обратите внимание, под номером 6 — Черномырдин} 

Своей вины он так и не признал, но вердикт был однозначным: виновен! И суд вынес приговор:

— Подсудимаго, мещанина гор. Оренбурга Николая Матвеева Заверткина, признаннаго решением присяжных заседателей виновным в преступлении, предусмотренном 1545 ст. Уложения о наказаниях, лишить всех прав состояния, сослать в каторжныя работы на 5 лет с последствиями по 25 ст. Уложения о наказаниях. Судебныя по делу издержки (вознаграждение эксперту за отвлечение его от занятий) возложить на осужденнаго Николая Заверткина.

Пара уточнений. Статья 1545, по которой был осужден Заверткин, звучала так: «За угрозы лишить кого-либо жизни, или произвести поджог, когда к тому было присоединено требование выдать или положить в назначенное для того место сумму денег, или вещь, или письменный акт, или что-либо иное». За это полагалось от 4 лет каторги до 6 — ему дали по среднему, 5. Такой же срок, напомним, получил и рядовой Хохлов за убийство кухарки Гнусиной (из предыдущей главы нашего ретро-детектива).

_{Фрагмент «Уголовного кодекса» царской России}

По освобождении с каторги — если оно вообще состоится, условия там были ужасными, работа тяжелой, так что выживали там далеко не все — в отношении бывшего оренбургского учителя начинала действовать 25 статья Уложения:

— Последствия осуждения в каторжныя работы суть: потеря прежних прав семейственных и прав собственности, а по прекращении сих работ за истечением срока или же по иным причинам — поселение в Сибири навсегда.

Не вышло разбогатеть у мещанина Заверткина…

***

Напоминаем, что каждую пятницу на сайте 1743.ru публикуются истории из рубрики «ретро-детектив».

Например, 2 недели назад мы рассказывали о загадочном убийстве кухарки оренбургского чиновника.

На прошлой неделе — о молодой крестьянке, которую посадила на цепь и морила голодом собственная свекровь.

Через неделю будет что-то новое. То есть старое. Но — точно интересное.