Оренбургский ретро-детектив: пирог с мышьяком для нелюбимого мужа

_{Гостиный двор на улице Николаевской (теперь — Советская), конец XIX века}

10 августа 1887 года в Оренбургскую губернскую больницу (это здание на улице Цвилинга, построенное 150 лет назад, сейчас в нем располагается областной психоневрологический диспансер) был доставлен 37-летний житель Оренбурга, отставной солдат Прокофий Матвеев.

Больной был сильно ослаблен: его рвало уже второй день подряд, он жаловался на сильную головную боль, участившееся сердцебиение и «боль под ложечкой». Доктор Винокуров, принимавший больного, стал оказывать ему помощь, а заодно выслушал сбивчивые объяснения: мол, по всему выходит, что отравила бывшего Матвеева законная супруга, которая, очевидно, хочет совсем сжить его со свету.

Врач продолжил лечение отставного солдата, а тем временем отправил человека в полицию: пусть разбираются. Там к сообщению отнеслись серьезно, и на квартиру к Матвеевым отправился исполняющий должность судебного следователя Шугуров....

Напоминаем, что это не выдуманная история: обо всем, что здесь написано, мы узнали из старого уголовного дела, хранящегося в Объединенном государственном архиве Оренбургской области.

_{Первый лист архивного уголовного дела}

Сирота стала приживалкой в родительском доме

37-летний Прокофий и его 17-летняя жена Ефросинья жили в Новой слободке — так назывался район за крепостным валом (между нынешними улицами Цвиллинга и Комсомольской).

_{Новая слободка на схеме 1853 года}

Супруги снимали квартиру в «собственном доме» мещанина Якова Попова.

Пообщавшись с ним, следователь выяснил интересные детали: оказалось, дом этот когда-то принадлежал родителям Ефросиньи, теперь покойным:

— Я купил дом свой 8 лет тому назад у отставного солдата Семена Сафонова, отца Ефросиньи Матвеевой. Он умер 2 года спустя, а мать Ефросиньи умерла еще раньше, таким образом, Ефросинья осталась круглой сиротой и осталась жить у нас.  Перед Троицей этого года я повенчал Ефросинью с Прокофием Матвеевым. Первые два месяца они жили в деревне у дяди Матвеева, а потом пришли ко мне. Прокофий оказался вредным человеком, но он доставлял жене своей хорошия средства поденщиной [то есть он не имел постоянной работы, каждый день нанимался к новому хозяину]. Все заработанныя деньги отдавал ей, в средствах она не нуждалась.

Татьяна, супруга Попова, добавила некоторые детали:

— С женой своей, Ефросиньей, Матвеев первое время после женитьбы жил дружно, но затем меж ними частенько возникали несогласия и ссоры, особенно по ночам. Ефросинья говорила мне, что не любила мужа. 

Служанка Феоктиста Родионова подтвердила: в последнее время, что ни ночь, из комнат молодых супругов доносились ругань и плач, которые соседям «покою не давали»…

Следователь отправился к самой Ефросинье. Он уже знал, что жизни отставного солдата ничего не угрожает, но она предполагала, что муж вот-вот может умереть, и, рыдая, созналась в том, что дала ему яд. Но — под присягой готова заявить и крест на этом целовать — убивать его до смерти не собиралась, хотела только, чтобы тот «захворал и избавил ея от безпокойства».

_{По правилам того времени, свидетелей приводили к церковной присяге}

«Издевался, мудровал по ночам»: абьюз 19 века

— Замуж за Прокофия я вышла месяца 3 тому назад, я круглая сирота, посоветовать мне было некому, и люди сбили меня, чтобы я вышла замуж за Прокофия. Он гораздо старше меня, и за все время замужества постоянно издевался надо мной, мудровал по ночам, щипал, а когда я была больна лихорадкой, стаскивал меня с печи, чтобы я шла к нему спать во двор, — рассказала она полицейскому чиновнику.

Жалуясь на улице женщинам на свою горькую судьбу, Ефросинья (раз уж «сбитая людьми», она ничему не научилась и продолжила искать совета: может, кто подскажет, как наконец зажить по-человечески?) была научена: нужно просто «притравить» мужа, пусть на себе почувствует, каково это — болеть. Да и вообще, пусть сосредоточится на своем здоровье — молодой супруге передышка выйдет.

— Какия-то бабы, не помню, кто именно, говорили мне, чтобы я ему дала яду немного, он захворает и меня хоть на время оставил в покое… Мышьяк я купила в одной из лавок на базаре и всыпала малую часть в пирог с яблоками.

Поскольку сама Ефросинья читать-писать не умела, допрос производился в присутствии свидетеля — какого-то казака, тоже, судя по подписи, не шибко грамотного, но способного нацарапать свои имя-фамилию под документом.

_{Подпись того самого казака. Вы разобрали, как его зовут? Мы — нет}

«Не замечал, что питала ко мне ненависть»: показания мужа

А вот что показал сам потерпевший, общавшийся со следователем в больничной палате:

— В воскресенье, 9 августа, после обеда жена моя Ефросинья просила меня пойти с нею за реку Сакмару к приказчику Ивану Ивановичу наниматься в караульщики. Мы пришли, но он объявил, что караульщик уже нанят, и мы пошли обратно. На дороге жена предложила мне закусить пирога с яблоками, мы присели, и она дала мне небольшую краюшку пирога, я съел ее. Она откусила от своего куска раза два и больше не стала, я и за ней доел. Не доходя до города, почувствовал сильную тошноту.

На квартире хозяева Поповы взялись отпаивать его молоком, которое тут же выходило, а на второй день, опасаясь, что жилец помрет, отправили его в больницу.

_{Вместо скучного «история болезни» — «скорбный лист»! Умели же назвать красиво...}

На вопрос следователя, зачем он тираним супругу, Прокофий ответил: не было такого, жили душа в душу.

— Я не замечал, чтобы жена питала ко мне ненависть, я же обращался с ней хорошо. Не могу объяснить никакой причины, по которой она решилась дать мне отраву.

Ядом оказалась краска для икон 

Вообще-то, Ефросинью полагалось взять под стражу и отправить в тюрьму (она располагалась возле нынешнего здания театра музкомедии, это здание и сейчас существует, его передали театру, и теперь когда-то мрачное место служит увеселению народа). Но следователь, приняв во внимание, что нелепое свое преступление Ефросинья совершила «по полному невежеству и крайней неразвитости» (судя по всему, она была в какой-то степени умственно отсталой) отправил ее «под строгий полицейский надзор» — аналог нынешнего домашнего ареста.

_{И снова Николаевская улица, период примерно тот же. Обратите внимание: флаг черно-желто-белый, имперский}

Тем временем Шугуров опросил эксперта — еще молодого, но уважаемого доктора Наума Теребинского… Давайте сделаем небольшое отступление и расскажем о том, кем был эксперт. Он родился в простой семье, но заслужил личное (то есть не передаваемое по наследству) дворянство; окончил духовную семинарию, но не стал священником, а отправился в Казанский университет, где отучился на врача; помимо спасения жизней пациентов, занимался общественной и политической деятельностью: многократно избирался гласным (то есть депутатом) городской Думы, в 1907 году возглавил Оренбургское отделение Партии мирного обновления (правые либералы), а потом был избран депутатом Третьей Государственной Думы. Его сын, Николай Теребинский, стал настоящей звездой медицины: еще до революции он редактировал журнал «Хирургия», а в СССР, несмотря на сомнительное (сын депутата-либерала!) происхождение, возглавлял хирургическую клинику МГУ, а потом стал главным хирургом Лечсанупра Кремля. На этом посту Николай Наумович оперировал многих руководителей страны — в частности, самого председателя Совнаркома Михаила Калинина! А в годы Великой Отечественной войны именно этот хирург родом из Оренбурга спас летчика Алексея Маресьева, считавшегося после тяжелейшего ранения безнадежным!

_{Наум Теребинский (слева) и его сын Николай — врачи, прославившие Оренбург}

Но вернемся к нашему уголовному делу. Молодой доктор Наум Теребинский объяснил следователю: Ефросинья использовала в качестве яда трехсернистый мышьяк, называемый также аурипигментом — из-за золотистого цвета его использовали в иконописи, прорисовывая им нимбы святых.

— Вещество это, если оно химически чисто, вовсе не ядовито. Продажный же аурипермент содержит небольшую примесь белаго мышьяка, и, попав в желудок, действует, как этот последний. Матвееву был дан яд, но яд очень слабый, — объяснил врач-эксперт следователю.

Это безусловно подтверждало показания обвиняемой: убивать мужа она не собиралась, хотела бы — сыпнула бы простого белого мышьяка, купить его не проблема — в любой лавке продается в качестве отравы для мышей (потому, собственно, и «мышьяк»). Она же купила иконную краску, которая гораздо безвредней и к тому же дороже…

Приговор несовершеннолетней солдатке 

Суд над Ефросиньей состоялся в ноябре того же года. К тому времени муж ее полностью выздоровел, он даже простил ее и пытался восстановить семью, но Ефросинья наотрез отказалась, и ему пришлось снова ехать к родне в деревню.

Суд пришел ко мнению, что умысла на убийство она, действительно, не имела, но по глупости своей вполне могла бы его и убить.  К смягчающим вину обстоятельствам был отнесен и юный возраст: в 17 лет по законам Российской Империи она считалась несовершеннолетней. В итоге прозвучал приговор:

— Оренбургская палата Уголовнаго и Гражданскаго суда в составе председателя И.К. Максимовича, членов А.А. Иванова и П.И. Салтыкова, при секретаре К.Е. Таранове, определяет: жену рядового Ефросинью Семенову Матвееву (до замужества Сафонову) заключить в тюрьму на восемь месяцев.

_{Советник полицмействера «имеет честь уведомить» суд, что Ефросинья Матвеева доставлена в тюрьму}

* * * 

Напоминаем, что каждую пятницу на сайте 1743.ru публикуются истории из рубрики «Оренбургский ретро-детектив».

Сначала мы рассказали о загадочном убийстве кухарки оренбургского чиновника. В подозреваемых числились два солдата Оренбургского линейного батальона.

Потом — о молодой крестьянке, которую посадила на цепь в сарае и морила голодом собственная свекровь.

Потом — о том, как «Оренбургская группа террористов» вымогала деньги у купца, гласного городской Думы.

А еще через неделю будет что-то новое. То есть старое. Но — точно интересное.