Оренбургский ретро-детектив: дело чиновника-коррупционера 150-летней давности

_{Конец 19 века, улица Николаевская (теперь Советская)}

13 января 1884 года в канцелярию прокурора Оренбургской губернии поступило заявление, автор которого уверял, что в Судебной палате процветают формализм и коррупция. Ну, насчет формализма прокурор, наверное, не сильно удивился и даже вряд ли расстроился; а вот с информацией о том, что служащие суда берут взятки, следовало разобраться. 

_{Титульный лист уголовного дела, хранящегося в Объединенном государственном архиве Оренбургской области}

То ли донос, то ли литературное произведение 

Заявление на имя «Его Высокородия господина Оренбургского прокурора» (далее в документах суда этот документ называется попросту доносом) написал мелкий чиновник по фамилии Любинский.

Звания Николай Иванов (то есть Иванович) Любинский был невеликого — губернский секретарь. Это чиновник 12-го класса (из 14 возможных, то есть за свою карьеру преодолел только 3 ступени служебной лестницы), соответствующий армейскому подпоручику, то есть, по-нынешнему, младшему лейтенанту. В одной из своих повестей Владимир Соллогуб писал: «Здесь только что спрашивают, какой у тебя чин. Скажешь: губернский секретарь – никто на тебя и смотреть не хочет».

В общем, был Любинский мелкой сошкой, но, однако, решился обратиться к самому прокурору. Письмо-донос оказалось длинным и витиеватым. Вообще, тогда считалось правилом хорошего тона писать официальные документы не сухо и казенно, а со множеством литературных украшений, с эмоциями, пафосом и даже с некоторым надрывом. Так и он начал свою жалобу с отвлеченных рассуждений: дескать, судейские вечно волокитят дела, заставляют просителей соблюдать кучу ненужных формальностей.

Из заявления Николая Любинского:

— Мне приходилось практиковать во многих окружных судах, но такой стеснительной формальности [как в Оренбурге] я нигде не встречал… Я думаю, что при таком состоянии дел в Палате едва ли возможно сохранить то достоинство суда, которое должно быть присуще ей по идее законодателя и которое было бы желательно найти в суде каждому честному гражданину.

Зацепившись за эту мысль, Любинский стал ее развивать и пришел к тому, что сложности эти существуют не просто так — чем сложнее юридический процесс, тем проще на нем нажиться прохиндеям, служащим в суде.

Из заявления Николая Любинского:

— Должен сказать, что формальности только стесняют общество: человек интеллигентный и честный ими незаслуженно тяготится, а невежественная масса и люди, не разборчивые в средствах, обходят формальности окольными путями. Результаты этой ненормальности — удачная ловля рыбы темными дельцами в мутной воде... Может быть, общий ропот неудовольствия не слышен в зале заседаний суда, но в приемной он очень громок и не умолкает!

За этими высокопарными рассуждениями началось и действительно интересное. По словам Любинского, он подавал в суд на какого-то крестьянина, требуя с него денег (не понятно, за что — но это и не важно). Суд он выиграл, и решение положено было в семидневный срок передать в губернское управление полиции — чтобы полицейские, выполнявшие тогда и роль судебных приставов, взыскали с крестьянина положенное. Но прошла неделя, другая — а решение не покидало здания суда. Любинский стал обивать пороги, требовать — но секретарь, на которого замыкался процесс, кормил его завтраками: передам, мол, но чуть позже, сейчас некогда. И передал только через полтора месяца, когда крестьянин благополучно избавился от всего имущества, и взять с него было уже нечего. Разъяренный чиновник снова явился в суд и от кого-то услышал, что нужно-то было всего лишь «дать на лапу» этому секретарю — все произошло бы быстро и безо всякой волокиты. Сам виноват, пожадничал — вот и остался ни с чем!

_{Конец 19 века, бассейн в Александровском саду, из которого поили лошадей (и, как видите, верблюдов). Потом на месте бассейна появился «маленький Ленин». А потом исчез.}

Взятка «борзыми щенками», то есть чаем с сахаром 

Проведя свое собственное расследование, Любинский выяснил вот что.

Из заявления Николая Любинского:

— Секретарь Гражданскаго суда Марциновский занимается адвокатурою, состоит у разных лиц в качестве повереннаго с денежным вознаграждением и, как секретарь суда, содействует в Палате тому или иному исходу проводимых им в качестве адвоката дел.

То есть, уверял разозленный чиновник, тот самый секретарь, что заволокитил его дело, вообще развернул в суде очень активную деятельность: он якобы помогал заинтересованным лицам так составить жалобы и прошения, чтобы решение суда склонилось в их пользу, и при выполнении своих секретарских обязанностей мало-помалу помогал им, давая, или, наоборот, не давая хода тем или иным бумагам. Это был, безусловно, очень серьезный проступок.

Будучи человеком, очевидно, опытным и прекрасно понимающим, как работает бюрократическая государственная машина, он раздобыл где-то два черновика, «писанныя рукою Марциновскаго»; эти же документы, но переписанные набело другим человеком, обнаружились потом в делах, которые Марциновский вел. Оба дела — по искам купца Андрея Мохнина: в одном он пытался аннуллировать продажу своего дома (видимо, она оказалась невыгодной), в другом — признать недействительной закладную, то есть расписку о получении денег в долг.

Будучи допрошенным в качестве свидетеля, купец подтвердил: да, он прибегал к помощи услужливого секретаря, но денег ему не платил.

Из протокола допроса свидетеля Андрея Мохнина:

— От Мохнина за написание черновиков он попользовался товарами из его лавки, именно двумя головами сахару и двумя фунтами чаю приблизительно стоимостью рублей в 15.

Получение такого рода взяток вообще было в традиции у русского чиновничества и считалось чем-то не очень плохим: не деньги же! Помните, как у Гоголя в «Ревизоре» рассуждал судья Лапкин-Тяпкин: «Грешки грешкам рознь. Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками. Это совсем иное дело».

_{Конец XIX века, берег Урала в Оренбурге}

Сложная судьба: из польского сепаратиста — в оренбургские ссыльные 

Обвиняемый — тот самый секретарь суда — под протокол рассказал следователю о своей жизни. Болеслав Варфоломеевич Марциновский, 38 лет, поляк римско-католического вероисповедания, потомственный дворянин (формально дворяне польского происхождения приравнивались в правах к русским, но в светском обществе они, как правило, котировались невысоко: уж очень много было «шляхтичей» в той части Польши, что вошла в состав Российской Империи, чуть ли не больше, чем крестьян).

В детстве учился в Минской гимназии, «но полнаго курса наук не окончил». Причина понятна: в январе 1863 года вспыхнуло Польское восстание, в сентябре того же года оно разгорелось в Минской губернии, и 16-летний гимназист Марциновский, очевидно, принял в бунте самое деятельное участие. Русские войска выступление подавили, многие повстанцы были казнены, но большинство отправлено в Сибирь. Среди них оказался и юный Болеслав.

Из протокола допроса Болеслава Марциновского:

— В 1864 году был выслан в Томскую губернию вследствие польскаго восстания. По манифестам прощен и поселился в г. Оренбурге, куда прибыл в 1869 году. По приезде сначала получил частную службу по лесной операции купца Скворцова, затем определился в штат Оренбургской Контрольной палаты, и потом перешел в Судебную палату.

На момент описываемых событий 38-летний поляк был женат, но детей не имел; жил, мягко говоря, скудно: согласно послужному списку, жалованье у него, как у «не имеющего чина» (даже самого скромного 14-го, коллежского регистратора, не дали: а не бунтуй!), было 516 рублей 14 копеек в год, да сверху — 169 рублей на съем жилья. Итого — 57 рублей в месяц.

_{Фрагмент послужного списка Болеслава Марциновского}

Деньги, конечно, невеликие (вспомните, два фунта, то есть 800 граммов, чая да две сахарные головы стоили 15 рублей). Марциновский был женат, но детей не имел. Квартиру снимал в доме мещанина Черногорова на улице Петропавловской.

Маленькое отступление: Петропавловская — это нынешняя Краснознаменная. Судя по «Списку домовладельцев Оренбурга» 1864 года, Черногорскому принадлежали дома 7 и 9 по улице Петропавловской; восьмым был дом купца Федора Самоделкина — ныне объект культурного наследия.

_{Фрагмент адресной книги 1864 года}

Если сопоставить эти факты, получается, что квартировал поляк-бунтовщик в одном из этих двух смежных домов, которые стоят до сих пор и мимо которых вы, конечно, не раз и не два проходили:

_{Где-то здесь и жил 150 лет назад смирившийся польский повстанец по имени Болеслав. Фото 1743.ru}

Но вернемся к сути дела.

Из протокола допроса Болеслава Марциновского:

— Марциновский признал себя виновным лишь в составлении, без разрешения председателя, проэктов и черновых прошений частным лицам… За некоторыя из тех бумаг он получает вознаграждение когда деньгами, когда разными продуктами, другия же писал даром, по знакомству. По поводу настоящаго дела подал прошение об отставке.

То есть логика такая: по его словам, подлогом служебных документов он не занимался, на исход дела не влиял, а лишь помогал юридически неграмотным просителям правильно составить прошение, и, если его благодарили, не отказывался — что само по себе, конечно, проступок, но не такой уж и большой. В любом случае, имя его уже было опорочено, и должность в Судебной палате Марциновский потерял.

Гауптвахта за «мздоимство и лихоимство»  

После этого следователь беседовал с другими просителями, прибегавшими к услугам Марциновского: Отто Лемке и Александром Захо. Те «под присягою удостоверили», что секретарь «доверенностей от них на ведение дел не имел, и платы как таковой не назначал, размер же ея свидетели определяли по своему усмотрению, разплачиваясь отдельно за каждую черновую».

Когда Марциновский все-таки предстал перед судом, в котором еще недавно служил сам, к нему проявили снисхождение, и вместо статьи 373 Уложения о наказаниях (применялась к тем чиновникам, которые брали деньги за решение какого-либо дела — это наказывалось заключением в «арестантские отделения», то, есть, по-нынешнему, в колонию) его осудили по статье 372, по которой виновному полагался лишь штраф. Разница была тонкой, но существенной: здесь речь шла не о получении взятки, чтобы решить дело, а о получении благодарности, когда оно уже решено. Вот как статья звучала полностью:

_{Фрагмент «Уголовного кодекса» Российской империи}

В итоге суд вынес такой приговор:

— Наложить на Марциновского штраф в размере десяти рублей серебром с обращением их в доход казны, а в случае несостоятельности к уплате означеннаго взыскания подвергнуть Марциновскаго аресту на военной гауптвахте в течении двух дней.

Скорее всего, штрафа Марциновский, и так не сильно богатый, а на момент вынесения решения уже несколько месяцев остававшийся без работы, заплатить не смог, а значит, провел пару не самых приятных дней своей жизни в мрачном здании на набережной Урала — теперь это замечательный музей, вход в который оберегает бронзовый Пушкин; тогда же вместо великого поэта там стояли пара солдат с ружьями…

_{Гауптвахта в конце 19 века и сейчас, в наши дни}

***

Напоминаем, что каждую пятницу на сайте 1743.ru публикуются истории из рубрики «Оренбургский ретро-детектив».

Глава 1: о загадочном убийстве кухарки оренбургского чиновника. В подозреваемых числились два солдата Оренбургского линейного батальона.

Глава 2: о молодой крестьянке, которую посадила на цепь в сарае и морила голодом собственная свекровь.

Глава 3: о том, как «Оренбургская группа террористов» вымогала деньги у купца, гласного городской Думы.

Глава 4: как 17-летняя сирота, вышедшая замуж за отставного солдата, накормила нелюбимого мужа отравленным пирогом.

Глава 5: как жители отдаленного хутора обвинили своего соседа в колдовстве. 

Глава 6: как тяга к юным девочкам привела солидного чиновника на каторгу.

А еще через неделю будет что-то новое. То есть старое. Но — точно интересное.